Окаянная душа - Страница 65

Тетя Мэй сидела напротив них в кресле, нервно крутя в руках свою чашку. Курту, несмотря на протесты, она все-таки налила чай, и тот, сдержанно поблагодарив, хлебнул смесь. Чай оказался ужасным, — не в пример совершенству, сваренному Лаусом буквально пятнадцать минут назад. Однако Курт сделал над собой усилие и не поморщился.

— О чем вы хотели с нами поговорить? — Эни чай тоже не понравился, поэтому она нагловато налегала на бутерброды, берясь за чашку лишь для того, чтобы избавиться от сухости во рту.

Тетя Мэй нерешительно покашляла и передвинулась на краешек кресла.

— Вы ведь желаете добра Зарине?

Эни поперхнулась, а Курт нахмурился.

— Несомненно. — Юноша пытался говорить мягко, чувствуя, что женщине с трудом удается выговаривать слова.

— Она — хорошее дитя. Просто ей нелегко пришлось. Им обоим нелегко пришлось.

Эни отложила в сторону бутерброд и напряженно прислушалась к глухому голосу тети Мэй. Курт ощущал, что внутри него натягивается струна. Женщина повернулась к стене и взяла со столика фотографию. Еще одна отличительная черта: в доме Эштель они не заметили ни одной фотографии.

— Это они, — тетя Мэй протянула фото в рамке Эни, и Курт придвинулся к девушке, чтобы лучше разглядеть, — до трагедии.

С фотографии на них взирали улыбающиеся лица. Курт сразу узнал Зарину посередине. Ей было лет пять, но волосы уже ниспадали по плечам впечатляющими волнами. От ее открытой, искренней улыбки у юноши внутри все сжалось. Неужели она могла когда-то улыбаться вот так? Справа к Зарине прижимался высокий черноволосый мальчик лет одиннадцати-двенадцати с глазами цвета чистого неба. Лаус. Слева девочку обнимал широко улыбающийся мальчишка примерно одного с ней возраста. У него были пышные светлые волосы, отливающиеся сверкающим золотом и пронзительные зеленые глаза, как у кошки. Их цвет был такой же, как и цвет левого глаза Зарины. Сзади детей стояла молодая женщина с каштановыми волнистыми волосами и большими зелеными глазами. Они не были столь яркими, как у светловолосого мальчика или Зарины, но в них чувствовались тепло и любовь. Она, наклонившись к детям, обнимала всех троих, будто прижимая к себе букет цветов невообразимой красоты.

— Это Алексис. — Тетя Мэй перегнулась через кофейный столик и слегка коснулась пальцем изображения светловолосого мальчика. — Их брат. Он старше Зарины на один год.

— Так все-таки у нее два брата, — едва слышно пробормотал Курт.

— А это Талиша, их мать. Восемь лет назад она умерла от несчастного случая.

Эни рядом с Куртом дернулась и едва не выронила рамку с фотографией.

— Как это случилось? — тихо спросил юноша, будто боясь, что громкие звуки могут кого-то спугнуть.

— Балка на стройке упала на нее. Ума не приложу, как они оказались на территории стройки. — В глазах тети Мэй заблестели слезы. Курт почувствовал, как пальцы Эни сжимают его руку. — Ее придавило, но она была еще жива, когда ее доставили в больницу. Умерла на операционном столе. А Зарина стояла в коридорчике и все смотрела и смотрела в оконце палаты…

Губы женщины задрожали, и первые слезы начали прочерчивать линии на ее впалых щеках.

— Они же такие маленькие и невинные. Я же к ним почти каждый день приходила, а они по очереди стряпали яблочный пирог…

Тетя Мэй подавила рыдания и глубоко вздохнула, виновато глядя на испуганно замерших на диване ребят.

— Простите, что я тут устраиваю сцены перед вами.

Курт покачал головой и хотел сказать, что все в порядке, или как-то утешить женщину, но слова просто не шли с языка. Эни неподвижно сидела рядом, до боли сжимая его руку.

— Алексис пропал сразу после этого, — тетя Мэй шмыгнула носом и смущенно воззрилась на ребят. — Он ушел из больницы и больше его никто не видел. Эти дети в одночасье потеряли и мать, и брата. Ужасно. Им светил приют, и я изо всех сил пыталась собрать как можно быстрее все документы, чтобы оформить опеку над ними. У меня были большие проблемы с работой, но при мысли о том, что их могут разлучить… — Женщина стерла рукавом кофты новую волну подступающих слез. — Я не успевала к сроку, а эти маленькие детишки весьма умны и сообразительны. Почуяв опасность, они скрылись с глаз, и вдвоем бегали от разыскивающих их сотрудников полиции целую неделю. Но своим поступком они потянули время, и я успела завершить подготовку.

Эни протянула фотографию тете Мэй, и та прижала ее к груди, как величайшее сокровище.

— Я ведь им не родная тетя, — призналась она. — Я была всего лишь их соседкой. Но я люблю их как родных!

Женщина грозно воззрилась на Эни и Курта, словно те посмели сомневаться в ее любви к детям Эштель.

— А где их отец? — подал голос Курт. Ему не давала покоя эта мысль. Ведь отец должен был поддержать их после потери матери!

— Он пропал еще до рождения Зарины, — упавшим голосом сообщила тетя Мэй. — По крайней мере, так говорила Талиша. Я не очень ей верила. Мне думалось, что он просто их бросил.

На лице тети Мэй появилось возмущенно-злое выражение.

— Да как он посмел бросить этих детей?! Они же словно ангелочки — такие нежные, совершенные, добрые. Наверное, Лаус должен помнить его, своего отца. Если это так, то Лаусу пришлось труднее всего. Бедный мальчик.

Рука Эни в руке Курта затряслась. Он испуганно покосился на нее, и у него еще больше сдавило горло. По щеке Эни текла слеза. Девушка всегда была слишком чувствительной, слишком близко к сердцу принимала чужие горести.

— Они хорошие дети, — продолжала говорить тетя Мэй. — Они все время помогают мне. Как только Лаусу исполнилось восемнадцать, он оформил опеку над сестрой на себя. Мы с ними часто переезжали и вот, наконец, осели здесь. Лаус работает и одновременно учится. Зарине он не дает работать, хотя я знаю, что плутовка все равно изворачивается и не слушается. Честно говоря, моя зарплата в цветочной лавке столь низка, что я вряд ли могла позволить себе такой домик.